Articlas

Прежде всего, мне хотелось поехать в Аджина-Тепе. Так местное население называет археологический курган на месте бывшего буддийского монастыря VI-VII вв. н.э. В переводе Аджина-Тепе означает "курган джиннов". Про Аджина-Тепе я впервые узнал незадолго до своей поездки в Азию, из академической иллюстрированной книги про этот археологический объект. В целом, следует знать, что до исламского завоевания Средняя Азия была частью индо-бактрийского культурного ареала, эллинизированного после походов Александра Великого. Эллинистический буддизм — визитная карточка индо-бактрийской культуры. К началу исламской экспансии вихары монахов-махаянистов распространились на территории современных Северной Индии, Пакистана, Кашмира, Афганистана (Ариана), Таджикистана (Согдиана), Узбекистана, Туркмении и еще в целом ряде ряде примыкающих регионов. Предполагается, что название города Бухара происходит именно из буддийской "вихары" — т.е. монашеской обители, монастыря.

В 1966 году в Аджина-Тепе раскопали огромный курган, под которым нашли остатки круглой ступы и других строений монастырского комплекса с росписью и скульптурой. В частности, было обнаружена гигантская статуя т. н. хатлонского (по названию Хатлонской области) Будды, длиной порядка 20 метров, а также около сотни будд поменьше. Гигантскую статую демонтировали и перевезли в Ленинград на реставрацию. Как и все остальные находки. На месте осталась лишь сырая порода. Над разрытой вихарой возвышается огромный курган-ступа. Местное население на протяжении столетий считало курган Аджина-Тепе заколдованным местом, где по ночам устраивают свои шабаши джинны. До сих пор ходит множество историй по поводу того, как люди попадали в разного рода катастрофы, спровоцированные джиннами этого места.

5.1.

Чод. Собираясь в Среднюю Азию, я изначально имел в виду, среди прочего, отправиться там куда-нибудь в отдаленную местность, чтобы попрактиковать ряд йогических техник, требующих фундаментальной изоляции и специальных полевых условий. В этом отношении Аджина-Тепе представлялось интересным местом. Например, для упражнений в ритуале чод лучшего полигона не найти. Сущность этого ритуала, разработанного некогда бонскими жрецами, сводится к подчинанию злых духов, которым следует предложить в пищу собственное тело. Про чод очень увлекательно написано в книге Александры Дэвид-Ниль "Мистики и маги Тибета". На эту же тему можно найти много материалов в писаниях известного тибетолога Эванса-Вентца. По правилам ритуала, требовалось найти уединенное место, кишащее, по народной молве, нечистой силой. Чем больше — тем лучше. Затем следовало всеми возможными способами призывать эту силу, специальными приемами активировать ее магическое присутствие. В конечном итоге требовалось пройти через диссолютивную инициацию абсолютным ужасом, за которой шла кристаллизация новых онтологических интуиций, приближающих адепта к состоянию всезнания будды.

Путь в Аджина-Тепе лежал через Курган-Тюбе — небольшой, но в то же время крупнейший, по местным понятиям, город на юге Таджикистана. Курган-Тюбе и область представлялось своеобразным узбекским анклавом в республике. Город лежит в равнинной части Таджикистана, здесь нет гор, а население в основном занято хлопководством. Из Курган-Тюбе нужно еще около часа ежать на местном автобусе, и наконец, у очередного поворота, вы увидете одиноко возвышающийся над засушливой полупустынной местностью, песочного цвета купол кургана.

Я сошел на повороте. Автобус укатил, оставив за собой клубы пыли. Я двинулся к ступе. Чтобы подойти к ней, нужно было преодолеть небольшое поле, густо заросшее крайне жесткими и острыми колючками, ростом примерно до пояса. Наконец, я оказался перед обрывом. Передо мной простирался круглый котлован, весь как бы из ссохшейся светлой глины, а посредине возвышалась куполообразная голова центральной ступы. И ступа, и стены котлована были усеяны тысячами круглых гнезд неких летающих тварей, а в щелях и развалах породы еще угадывалась геометрия келий и коридоров древней вихары. Я взобрался на купол, осмотрелся.

Вокруг меня во все стороны простиралась плоская полупустынная местность, местами подернутая колючками и жидкой зеленью. Метрах в трехстах отсюда, по ту сторону дороги, располагались строения какого-то сельскохозяйственного комплекса. До ближайшего кишлака было не менее двух-трех километров. Человеческое жилье смутно угадывалось где-то на периферии горизонта по вкраплениям зеленых оазисов в голой, к северу переходящей в гористую, местности. Было тихо. Солнце клонилось к западу. Я прикидывал, чем бы теперь заняться. Процедуру вызова джиннов нужно было начинать ближе к полуночи. Надо сказать, что у меня не было с собой ни еды, ни палатки, ни каких-либо иных вещей, за исключением авоськи с арбузом, который я купил в Курган-Тюбе, да двуструнной цамбры. Еще в кармане лежал завернутый в фольгу шарик чернухи, который я взял с собой из Душанбе на всякий случай, чтобы не проводить процедуры инвокации совсем всухую. Я сел на куполе ступы, поджав ноги. Отщипнул допа. Достал инструмент, ударил по струнам.

Неожиданно передо мной возникло несколько фигур. Это было пять-шесть подростков, которые стали интересоваться, что же это я тут такое делаю. Я представился туристом, интересующимся археологическими объектами. Подростки рассказали, что как-то пару лет тому назад в Аджина-Тепе приезжал какой-то высокопоставленный буддийский монах — то ли из Бирмы, то ли с Цейлона, — в сопровождении многочисленной чиновной челяди. Всех поразило то, что монах совершено спокойно ходил босиком по этим стремным колючкам, по которым и в ботинках не очень-то погуляешь! Потом меня позвали пить чай в ближайший кишлак, но я отказался, сказав, что хочу повнимательнее изучить объект. Подростки исчезли. Я снова сел, поджав ноги. Запад алел. В синеющей пустоте начали проявляться первые звезды. А вместе с ними появились и новые гости.

Это снова были ребята, но на этот раз — чуть постарше. Ассалому алейкум! Алейкум ас-салам! Узнав, кто я и откуда, молодцы начали рассказывать разные стремные истории про одиноких странников, которым случалось затемно оказываться в районе кургана. То какие-нибудь мистические огни плясали, то носились тени или раздавались пугающие звуки. Я ответил, что как раз хочу проверить эти слухи и поэтому проведу всю ночь на кургане. Тогда мне сказали, что комплекс на той стороне дороги — это свиноферма, вокруг которой по ночам носятся сотни голодных и очень опасных бродячих собак, а сама местность вокруг кургана кишит ядовитыми змеями. Я все равно отказался от приглашения на чай и сказал, что хочу остаться. Ребята исчезли. Я снова сел, поджав ноги. Смеркалось. Где-то завыли собаки. Может быть — те самые, дикие? Потом заиграла восточная музыка. Передо мной вновь возникли человеческие фигуры. У одной из них был в руках транзисторный приемник.

Это были уже молодые парни. "А, Истония!.." — заулыбался один из них. "А у нас тут тоже русской власти нет и никогда не будет!" Как в воду глядел. Человек с приемником сказал, что его старший брат, услышав обо мне от мальчишек, прислал его сюда, чтобы передать приглашение на чай. Я снова хотел было отказаться, но Младший брат объяснил, что если я не приду, то старший посчитает, что он, "мадший", недостаточно усердно меня приглашал и поэтому наедет на него. Единственным джентльменским выходом из ситуации было принять приглашение, и мне, конечно, ничего уже не оставалось делать. Мы пошли в кишлак, и когда оказались на пороге дома Старшего брата уже совсем стемнело.

Мы зашли в дом и оказались в большой, просторной комнате. Пол был устлан курпачами и завален подушками. Женщины молча принесли дастархан, чай, лепешку, фрукты, сладости. Выяснилось, что Старшего брата дома нет, но ожидается его прибытие с минуту на минуту. Младший брат включил телевизор — единственный нетрадиционный предмет в традиционном жилище. На экране высветился какой-то совковый черно-белый фильм типа "Ленин в октябре". Самое забойное было то, что Ленин, как и все остальные герои фильма, говорил по-узбекски. Это было на самом деле круто и я непроизвольно начал застёбываться. Младший брат не понял причины смеха. Когда я ему ее объяснил, он, как ни в чем не бывало, невозмутимо ответил:

— Ну и что же? Ведь Ленин на самом деле знал узбекский язык!
— Может быть, он знал и эстонский?
— Конечно знал! Ленин все языки знал. Потому и Ленин!

И я подумал: а ведь парень, как традиционалист, абсолютно прав! Верховному разуму подвластны все языцы, ибо из него исходят. И черно-белое кино превратилось в инициатическую ленту, где узбекские заговорщики валили либерально-декадентский трон психоделическими практиками тимуридовской Евразии.

Неожиданно во дворе засигналил автомобиль. На пороге комнаты возник Старший брат. "Мы сейчас едем на худои!"

5.2.

Худои. Худои — значит "гулянка" в вольном переводе. Более конкретно — это ориентальный тип застолья, только в кавычках, поскольку на Востоке собираются не вокруг стола, а вокруг дастархана — особого вида скатерти, которую кладут прямо на пол или на землю. Вокруг дастархана, если это возможно, расстилают курпачи — ватные одеяла, служащие для сидения или, при желании, возлежания. В зависимости от типа застолья в центре дастархана ставят чайник (лекгие посиделки) или казан с мясом (плотный схак). В случае ОЧЕНЬ плотного схака в центр дастархана ставится казан с пловом, заряженным широй. Может быть и так, что первая фаза спонтанно переходит во вторую, а потом в центр опять ставится чайник и приносятся сладости: халва, печак, казинаки, сухофрукты, конфеты и сахар. В хорошем худои — к примеру, при отмечании обрезания, или по случаю свадьбы — бывает до полутора десятков смен блюд.

Как правило, все новички, впервые попадая в восточный дом, чудовищно переедаются, чуть ли не до заворота кишок. Из всех моих знакомых только Йокси никогда не отказывался от нового блюда. Даже находясь уже в почти горизонтальном положении, он приподнимался, произносил с улыбкой будды "Хуш!" ("хорошо") и как бы с благодарностью принимал от гостеприимных хозяев очередную порцию чего-нибудь съестного. Лично я несколько раз переедал почти до обморока, не будучи в состоянии даже шевелить пальцами ног. Потом, как питон, пролеживал до получаса, чтобы затем хоть как-то поменять позу. Во всех ориентальных домах — я здесь имею в виду реальные кишлачные дома, где сохраняются древние традиции — гостей кормят прямо как на убой. Накормил — значит погасил, утихомирил. Включил пищеварительную моторику — выключил магическую суггестию. А нормальному гостю, собственно говоря, ничего больше и не надо. Одним словом, и волки сыты — и овцы целы! За исключением тех, что в плове.

Как выяснилось, худои устраивает начальник Старшего брата сотоварищи, которым последний рассказал обо мне со слов Младшего брата, в свою очередь узнавшего от мальчишек, что на Аджина-тепе сидит какой-то заморский гость. Мы сели в белые Жигули, стоявшие во дворе, и тронулись во мрак пустынной ночи.

Свет фар вырывал из черного пространства пыльную завесу — мельчайшего, микроскопического песка, надуваемого в определенные сезоны "афганцем" (так местные жители называют песчаные бури со стороны южного соседа). Столбы такой непроглядной пыли окружали машину, когда вдруг раздалось резко усиливавшееся лаяние. Откуда-то сбоку, из темноты, на наш автомобиль набросилась свора огромных бешеных собак. Собак, я думаю, было не менее полусотни, а то и поболее. Они бежали со всех сторон, шныряли под колеса, норовились вышибить мордами окна, зверски скаля зубы и роняя с высунутых языков обильную слюну в толщи афганского песка. "Это дикие собаки, — хладнокровно сказал Старший брат, — по ночам тут ходить опасно. Могут загрызть!"

— Это из породы тех, что бегают вокруг свинофермы у Аджина-Тепе? — спросил я его.
— Те самые. Их тут много в округе как раз из-за свинофермы. Они там чушку воруют.

Я представил себя в одиночку, ночью, на вершине ступы, в окружении такой своры... Наконец, собаки отстали. Пыль кончилась, и мы уже катили просто через черное пространство вперед. Неожиданно свет фар уперся в большое, раскидистое дерево. Машина остановилась, я вышел из салона. Мы находились на берегу широкого арыка, на другой стороне которого стояло такое же дерево. Между деревьями, через арык, был перекинут некий настил, на котором были расстелены курпачи с дастарханом в центре. Вокруг стояли во множестве керосиновые лампы, в которых, словно в алхимических колбах, билась субстанция не поглощенного тьмой света. Дастархан был уставлен невероятным количеством еды и водки. Курпачи закиданы подушками, на которых возлежало три грузных тела. Вокруг суетилось еще человек с десяток — с подносами, чайниками и разного рода сервисными аксессуарами. Чуть в отдалении стояло три черных Волги.

Мы находились, судя по всему, в одном из тех оазисов, которые я наблюдал в вершины монастырского холма. Берега арыка были покрыты травой, вокруг густились кусты, веявшие ароматами южных цветов. Старший брат бросился к дастархану, привлекая внимание трех сотрапезников: "Гость прибыл!" Сотрапезниками оказались крупные узбеки в тюбетейках и без галстуков. "Эй, дарагой, давай, садысь!" Ко мне услужливо бросилась челядь, чуть ли не под локти подводя к дастархану. Меня усадили на четвертую курпачу, подкинули подушек, налили стакан: "Ну, расскажи, кто ты такой, откуда будешь?" — обратился ко мне один из раисов. "Кто твой отец, из какой ты семьи?"

— Мой отец — офицер КГБ. У меня семья партийная.
— А ТУТ ЧТО делаешь?
— Вот, археологией интересуюсь. Хотел посмотреть Аджина-Тепе. Это место — очень известное в науке.
— Да, наши места в науке хорошо знают. Я — Председатель раисполкома, вот он — Секретарь райкома, а вот он — Начальник милиции. А давай, позвоним твоему отцу? Вот он обрадуется?
— Звонить отцу? Вы что, это же совсем другой часовой пояс, там сейчас глухая ночь!
— Давай, позвоним! Ведь это ТВОЙ отец? Почему он не обрадуется?
— Вы что, с ума сошли? Мне за такие ночные шутки отец голову снимет! Он у меня в особом отделе работает!

После "особого отдела" звонить отцу меня больше не призывали. Видимо, подействовало. Ну, что ж, когда чины определены — можно и попьянствовать! "Давай, выпьем первую за твоего отца!" Хуш! "А теперь — за деда!" Водочка подливалась, разговор раскручивался вокруг проблем археологии и государственной безопасности.

Выяснилось, в частности, что свиноферма принадлежит немецкому совхозу — т. е. местным "казахстанским" немцам. Теперь все стало ясно, иба свинья у мусульман — это "харом", "трефа", и было бы действительно странно, если бы таким свиным гешефтом занималиось коренное местное население. Потом выяснилось и то, почему свиноферма расположена именно рядом с заколдованным курганом. Дело в том, что Аджина-Тепе считается среди местных жителей чем-то очень стремным, и поэтому рядом с этим местом никто не селился и не заводил хозяйства. Когда появились немцы, для свинофермы им выделили именно этот пустырь, ибо тут свиной "харом" никому больше не угрожал, а по поводу джиннов новые поселенцы не очень напрягались.

Включили музыку, налили еще водочки. Взошла Луна, музыка стала громче. Потом оказалось, что это вовсе не радио, а настоящие музыканты. Молодцы с лицами эпических тюркских батыров, в полосатых шелковых халатах и расшитых символическим узором тюбетейках, вооруженные рубобами, кураями, бубнами, торами и баянами выводили аккорды древнего дивана о Великом железном хромце. Волги дали свет. В пересечении света фар возник хоровод девушек-националок, в газовых накидках и длинных платьях саманидовой эпохи. На запястьях рук были надеты золотые браслеты с бубенцами. Девушки, варащяясь вокруг собственной оси, шли по кругу, выводя плещущими руками замысловатые пируэты, пританцовывая в такт драм-секции. "Это — наш народный ансамбль "Чашми хумор", — сказал Председатель райисполкома. "Вот, мы тут — главная власть, нас все очень уважают, и артисты — тоже!" Иерархия гуляла. Мне предлагались самые невероятные варианты. Можно было, якобы, просто пожелать чего угодно, а какая-то гибкостанная пари в полупрозрачных шелках все подливала из сосуда с длинным изогнутым носиком арак в мою расписную пиалу. В конце концов, я, напитый до горла и объевшись настолько же, прикорнул на курпаче, растекся мыслию по древу и заснул...

Проснулся от предрассветного холодка. Сел, осмотрелся. Светало. Вокруг не было ни арыка с деревьями, ни, тем более, веселых раисов с компанией. Я находился на пустыре, среди сухого суглинка, усеянного колючками. Чуть поотдаль, в пыли лежал Младший брат. Я его окликнул. "Все уехали", — сказал Младший брат, добавив, что если я пойду вперед, то выйду к свиноферме и автобусной остановке. Посоветовал взять с собой палку побольше, чтобы отбиться при случае от собак. Я вспомнил о собаках и стало стремно. Какая там палка! Младший брат вручил мне собственную дубину, подобрал с земли еще одну, и сказал, что ему со мной немного по-пути.

Мы двинулись к свиноферме в тумане предрассветной серости. Я лихорадочно прислушивался к каждому шороху, опасаясь бешеных собак. Наконец, после примерно часового оперативного броска через собачью зону, мы достигли места, отмеченного большим камнем. "Видишь?" — Мпадший брат указал пальцем на возвышавшийся на фоне светлеющего предрассветного неба курган. "Это — Аджина-Тепе, а дальше — свиноферма и автобусная остановка". Он также сказал, что ему теперь нужно налево, и как-то очень ловко растворился на местности. Я направился в сторону кургана и, к своему удивлению, вышел к нему совершенно с другой стороны, чем ожидал. По ту сторону шоссе, за автобусной доргой, виднелись корпусы свинофермы. Здесь уже были люди. Немецкий сторож пригласил меня зайти на чай, и мы скоротали время до первого транспорта. Отъезжая, я в последний раз кинул взгляд на курган джиннов Аджина-Тепе. Вспоминая эту историю, я долгое время где-то подспудно сожалел, что не остался-таки на ночь в монастыре для вызова джиннов. Уже потом, через много лет, мне стало ясно, что эти самые три раиса-начальника и были джиннами со своей свитой.