Articlas

Шлягер. После Хазрати-Бурха я на пару месяцев завис в Душанбе. Каландар к тому времени уже озверел от посетителей и периодически разгонял собиравшиеся у него команды, но постепенно квартира опять наполнялась народом. Впрочем, были среди контингента коммуны редкие исключения, которым в принципе хозяин был всегда рад. В момент, когда я вернулся с мазара, Каландар отсутствововал. В квартире я нашел одного лишь Сашу — младшего брата Каи. Каландар был для него старшим авторитетом и примером того, как себя ведут наши брюсы виллисы. Квартира была практически пустой, так как Кая к тому времени уже перебралась из доставшей её коммуны к маме, но Саша наполнил пространство сентиментально-депрессивным полем, которое он постоянно воспроизводил бесконечным повторением какого-то попсового советского шлягера про роковую измену. "Правду мне скажи, скажи лишь только правду! Правды одной хочу!.." и так далее. Видимо, Сашу кинула его подруга, и он, шестнадцатилетний тинэйджер, теперь репродуцировал травматические ассоциации таким механическим образом. "Саша, ба Худо, сделай паузу!" Саша снимал винил с проигрывателя на двадцать минут, а потом запускал пластинку по-новой: "Правду мне скажи, скажи лишь только правду! Правды одной хочу!.." Потом из очередной экспедиции вернулись Каландар с Хайдар-акой. Появились еще какие-то люди. Жизнь продолжалась. Саша перестал страдать и начал квасить.

Рыбный нож. Хайдар-ака, разжившись наличностью, захотел приобрести у Аз-Зоха предметы первой необходимости типа десантного комбинезона и якобы шведского военного ножа. Всё вместе это стоило около стольника. По тогдашним советским масштабам — не дешево. Зоху скромности было не занимать. Впрочем, он Хайдара покупать за руку не тянул, а лишь тонко стимулировал нужные токи умелой игрой профессионального коммерческого менеджера. В конце концов, уларили по рукам. После этого Ака выглядел как самый настоящий боевик: с бритой головой, при канонической бороде, в камуфляже, с боевым ножом у пояса и томиком Корана в руках.

Каландар осмотрел Хайдара критически с головы до ног, потом взглянул на нож. Повертел его туда-сода в руках, внимательно разглядел рукоятку в форме рыбы.

— Хайдар-ака, Ворона тебя обманул. Ведь это обыкновенный рыбный нож!

Хайдар был с этим категорически не согласен.

— Как так рыбный, ты что несешь? Это специальный нож шведского десантника!
— А почему рыба?
— Рыба — это знак особой викинговской инициации. И вообще, это не рыба, а Левиафан, состоящий в магическом услужении у нордического конуга!

Решили опросить по этому поводу самого Аз-Зоха. Заманить его на Клару Цеткин было непросто. Каландар в местных русскоязычных кругах слыл за чумового сумасшая, опасного в общении и непредсказуемого с точки зрения последствий. Мы с Хайдаром дали Зоху личные гарантии полной неприкосновенности, и парень решил-таки навестить нас в самом логове. Надо сказать, с Каландаром они, тем не менее, сразу взаимно напряглись. И по поводу ножа, и вообще по жизни. Очень быстро дело дошло чуть не до драки. Мы пытались, насколько возможно, разрядить ситуацию, а потом вынуждены были даже прибегнуть к прямому сдерживанию сторон. "Он ёбнутый!" — истерично кричал Ворона, косясь на "рыбный нож" в руке принявшего боевую стойку Каландара. Тот же театрально наезжал, грозясь покоцать гада. Дело приняло нешуточный оборот, когда Ворона выхватил собственную пику. Каландар, раскрывшись, пошел на него грудью: "Ну чё, бей. падла, или ссышь?"

"Уберите его на хуй, или я его сейчас попишу!" — истошно визжал Ворона. Я бросился прямо через дастархан к Каландару, Хайдар — к Аз-Зоху. Спокойно, Муля, меньше пены! В конце концов, трясущегося Ворону удалось бескровно вывести из квартиры на лестничную площадку, а Каландар, войдя в раж, еще долго демонстрировал нам боевые стойки и приемы ножевого боя: "Главное — не сжимать рукоятку в кулаке, а положить ее на ладонь, вот так!. Лезвие — это продолжение большого пальца, не более того..."

Каландар, безусловно, вполне мог порезать Ворону. К таким баталиям ему было не привыкать. Однажды он рассказал историю из своей "прошлой жизни" в Караганде, где ему пришлось вступить в схватку за первенство среди местной шпаны с татарином-садистом Аганом.

20.1.

Бой с Аганом. Аган, по рассказу Каландара, был крупным детиной — реальным отморозком-беспредельщиком, терроризировавшим весь район. Его коронкой было неожиданное нанесение совершенно случайным людям глубоких кровоточащих ранений. Однажды Аган напал на каландарова друга, который среди бела дня разговаривал с кем-то из телефонной будки. Аган в этот момент проходил мимо, потом, вдруг, открыл дверь в кабину и во мгновение ока "распустил" каким-то чудовищным тесаком парню ногу — от бедра и до икры. Каландар решил это дело так не оставлять. Он вызвал Агана на поединок. Вечером в городском парке собралась вся шпана города. От исхода боя решалось, кому теперь быть главным авторитетом. Аган вышел на поединок с тем самым метровым тесаком, на котором еще "красовались" следы крови последней жертвы. Каландар достал финку. Рефери дал сигнал к началу боя, толпа зрителей затаила дыхание.

Противники долго кружили друг вокруг друга, примериваясь и рассчитывая траектории нападения. Каландар уходил от смертоносных взмахов аганова клинка, отклоняясь и приседая, но сам с коротким лезвием сделать ничего не мог. Наконец, улучив момент, он схватил с земли булыжник и запустил его отморозку прямо в голову. Лицо Агана залилось кровью, он ошалел и на мгновение потерял концентрацию. Все охнули. В этот момент Каландар бросился на соперника всем корпусом, сбил его с ног и, усевшись на грудь, приставил финку к горлу: "Ну, что, гнида, теперь тебе конец!" Толпа жаждала крови, тем более — Агана, который всех порядком поддостал своим беспределом. Каландар уже собирался было засадить шакалу в горло стальное лезвие, чтобы потом отрезать голову в устрашение всем другим отморозкам, но в последнее мгновение у него в голове что-то щелкнуло: "А стоит ли?" Преодолевая ненависть и рудиментарные инстинкты, он отвел нож от горла хрипящего ублюдка и поднялся над поверженным, окровавленным врагом под ликующую овацию зрителей. Бой был выигран. Король умер — да здравствует король!

20.2.

Прыжок в окно. Надо сказать, что вокруг Каландара, действительно, висела некая роковая аура, словно притягивающая негативные обстоятельства или даже просто воспроизводящая их из воздуха. С ним периодически случались очень стремные истории. Одна из них, наиболее брутальная, произошла в его собственной квартире. Собралась компания, среди которой была и его первая жена. Выпивали, закусывали, болтали. Вроде бы, никаких проблем. Жена Каландара вышла покурить на балкон. Спокойно выкурила сигарету, бросила окурок вниз, а потом, к полной неожиданности присутствовавших, сама последовала с четвертого этажа за горящим огоньком. Сначала никто ничего не понял. Воцарилась мертвая тишина. В этот момент Каландар, к еще большей неожиданности, наносит прямой удар в лицо одному из гостей. Это разрядило шок, все вскочили и побежали вниз, во двор. Но никакой помощи уже не требовалось: дама была мертва.

Впервые об этой истории я услышал от одного из её свидетелей, приезжавшего в Эстонию к Мэтру и между делом попросившего прокомментировать этот случай. Это был Саша Акилов — душанбинский художник и приятель Рыжего, который тоже был в тот вечер у Каландара. Мэтр сказал, что всему виной было негативное кармическое поле, которое воспроизводилось кем-то из присутствовавших, но кем конкретно — сказать было нельзя, ибо для этого требовалось "просканировать" всех участников драмы. Позже эту историю рассказал сам Каландар. По его мнению, источником "негатива" был как раз тот самый парень, которому он врезал в торец в качестве первой спонтанной реакции на поступок жены. "Были у них отношения?" — спросил я Каландара. Оказалось, "отношений" не было, но почему-то именно его поле Каландар посчитал наиболее вредоносным, да и вообще непосредственно за всё ответственным. Парень как бы магически спровоцировал самоубийство, надавив каландаровой жене на крышу коварными психотрюками. Это уже напоминало про подозрения по поводу посещения Каи астральными суккубами, ищущими магического совокупления. Ну, да Бог ему судья!

Курица. Как-то раз Каландар прикупил по случаю оканчания уразы живую курицу, чтобы зарезать ее вместо традиционного барана. Идея была в том, чтобы принести положенную кровавую жертву, но приобретать в этих целях реального живого барана было и накладно, и не практично: куда столько мяса деть? Да и как резать барана "на секции" (так таджики называют многоэтажные блочные дома).

20.3.

Шведский стол. Впрочем, всё относительно. Никогда не забуду, как мой знакомый грузин Баграт (Рэд) решил в компании соплеменников устроить на "секции" в Стокгольме национальный праздник по поводу тоже какого-то знаменательного события. Молодцы прикупили где-то настоящего барана, но поскольку резать животоное в квартире представлялось негигиеничным, они порешили провести всю эту операцию во дворе. Наточили ножи, взяли зверя за рога и освежевали прямо на детской площадке — где песочку побольше. Но погулять им долго не дали. Шокированные таким демонстративным нарушением прав животных шведы вызвали полицию, которая приехала аж на нескольких машинах. Королевский спецназ окружил квартал, заблокировал все входы и выходы в злополучном дворе и взял всех геноцвали прямо на месте преступления, для верности обыскав и заковав в наручники. Сажать парней, конечно, не стали, но выписали крупный штраф за что-то там то ли не санкционированное, то ли нарушающее местные обычаи.

Не думаю. что в Душанбе кто-либо стал бы вызывать по такому случаю вооруженный ОМОН, или даже просто участкового. Но дело было даже вовсе и не в этом, а в чисто символической живой крови которую нужно было пустить на праздник. Всё это вполне укладывалось в каландаровский магический синкретизм. Проблема выявила себя совершенно в другом. Повесив авоську с живой курицей на ручку двери, Каландар пошел точить нож и готовить специи, но вернувшись за жертвенной птицей, к полному своему удивлению он обрапужил, что та уже как бы и не дышит. По всей видимости, голова курицы как-то неудачно подвернулась в авоське, вызвав удушение. А может быть, птица просто впала в летаргию. На Каландара всё это произвело гнетущее впечатление: "Значит, Бог не хочет этой жертвы и теперь нужно ждать крупных неприятностей!" Он впал в глубокую депрессию, а это означало, что в очередной раз коммуна может быть разогнана. Этого, конечно, никому не хотелось. Кроме того, у Хайдар-аки, как гурмана-ходжагонца, уже давно текли слюни, и просто так оказаться без объявленной курятины он не был готов.

— Володя, давай все-таки распотрошим курицу, а Каландару скажем, что она была лишь в шоке, а потом отошла?
— Ну, давай, распотрошим! Вот нож — режь голову!
— Может быть, лучше ты это сделаешь?
— Хайдар-ака, это ведь курбон! Ты, как истинный мусульманин, проведешь весь процесс с нужной молитвой, как полагается...
— Ха, да ведь на курбон полагается не курица, а баран!
— Ну так что ж? Как говорится, "за неимением гербовой"...
— Э-э, так не пойдет. Я, как мусульманин, не могу предложить Аллаху курицу вместо барана. Это же будет чудовищный харом! Давай, просто съедим курицу как курицу, а не как священную жертву?
— Давай просто так. Режь голову!

Хайдар-ака всё равно резать категорически отказывался.

— Давай, ты режь, а я пока пойду скажу Каландару, что птица вновь ожила!

В конце концов, я положил неподвижную тушку на стол и отмахнул ей голову собственным кинжалом с полумесяцем. В этот момент в кухню ворвались Каландар с Акой.

— Ну, что, курица жива?
— Была жива, но я ее уже зарезал. Только что.

Каландар подозрительно покосился на меня, потом на Хайдара:

— Точно была жива?
— Да точно! Когда я ее положил на стол, она начала дергаться.
— Дергалась, дергалась, — поддержал меня Хайдар-ака, — я сам видел!

Каландара после этих слов начало понемногу отпускать, как с рюмки хорошего коньяку после сильного похмелья. Он взялся-таки приготовить птицу, но сам есть ее не стал. Так сказать, от греха подальше...

Перец. Кстати, Каландар готовил весьма неплохо. Однажды он сделал просто настоящий "салат века". Это был вегетарианский салат с рисом, вкусовые качества которого настолько идеально совмещали в себе все возможные запросы, что благодарная публика устроила шеф-повару настоящую овацию. Сам Каландар, однако, предпочитал страшно перченую еду. Он даже специально замачивал в воде, на аджиге, стручки острейших зеленых перцев, чтобы потом густо поливать пищу этим огненным сиропом.

Как-то раз мы пошли с Каландаром на Зеленый базар. Подходим к столу с такими перцами. Каландар спрашивает:

— Эй, бобо, как перец, хороший?
— Харощи, харощи! На, пакущи!

Каландар смачно откусил от стручка, разжевал, поднял глаза, и снова к бабаю:

— Что-то перец у тебя слабоват, ничего не чувствую! Дай-ка еще!

Бабай с удивлением вытаращился на странного покупателя, только что сжевавшего стручок огненного перца, так и не поморщившись. И хочет еще! Каландар тем временем сжевал второй стручок. Нет, не цепляет! А вокруг уже начали собираться любопытные. Продавец не на шутку занервничал. Как так, перец не цепляет? Дело пахло колдовством. Бабай нервно схватил самый большой стручок, отправил его целиком в рот и начал лихорадочно жевать. Через мгновение шары у него полезли наружу и он замер, словно парализованный, с широко раскрытой пастью. Потом с воплем бросился к шлангу с водой и начал заливать в себя литры охлаждающей жидкости. Народ вокруг катался со смеху. А Каландар, как ни в чем не бывая, недоуменно смотрел по сторонам, смущенно приговаривая: "Ничего не понимаю! По-моему, перец совсем не цепляет!"

Бабай, совершенно уже ошалевший, начал предлагать перец собравшимся вокруг зевакам: "Эй, что он говорит? Хороший перец! На, попробуй, и ты попробуй!" Он принялся лихорадочно раздавать связки с перцами толпе, опасаясь, видимо, полного компрометирования своего товара и доброго имени честного торговца впридачу. Народ бросился расхватывать дармовые стручки, впрочем, осторожно их надкусывая. "Ну, что, хороший перец?" — не унимался лоточник. Халявщики поцокивали языками, качая головами и коварно скалясь. А один седой дедок сказал: "Перец хороший, язык плохой!"

Мечеть. В один прекрасный день мы отправились с Хайдар-акой в мечеть у Путовского базара. Сидим, пьем чай с имамом, разговариваем о метафизике. Вдруг во двор комплекса заходит группа западных туристов: молодые парни с девками, все загорелые, с рюкзаками за спиной и в шортах. Идут, озираются по сторонам. Увидели нас с имамом, кивнули, один из них спросил по-английски, можно ли осмотреть объект. Имам, даже еще не расслышав как следует вопроса, махнул им рукой: мол, давайте, смотрите! Хайдар-ака спросил имама, как можно допускать на священную территорию мечети таких профанов, да еще в шортах? На что тот ответил: "Осел, даже побывавший в Мекке, все равно останется ослом!"

Карьера. Однажды к Каландару зашел сосед — молодой таджик, учившийся в каком-то московском элитном ВУЗе. Узнав, что Хайдар из Москвы, он очень активировался, но всё никак не мог взять в толк, почему же тот столь упорно налегает на исламизацию, вместо того, чтобы делать нормальную столичную карьеру? На что Ака ответил: "Мы вернемся к этой теме после того, как я стану крупным политическим деятелем".

Ших-Али. Часто захаживал на Клару Цеткин очень особенный человек по имени Шир-Али. Он, как и Каландар, женатый на кореянке, был коренным бакинцем, юристом по образованию. После университета Ших работал год в центральной республиканской прокуратуре. Больше не выдержал. Шок, который чувствительный и поэтичный по натуре молодой юрист испытал в зинданах Дербента и в казематах знаменитой бакинской тюрьмы, а также раскрывшаяся за кулисами высоких кабинетов тайна беззакония привели его к принятию радикального решения: бросать номенклатурную карьеру и отваливать куда-нибудь подальше, где тебя никто не знает и не найдет. Таким местом оказался Душанбе, куда Ших-Али перебрался из Баку много лет назад. Женился, завел детей. Работал он при местной шахматной федерации, как детский тренер по шашкам. Причем, тренером он был действительно неплохим, так как его питомцы, десяти-пятнадцатилетние мальчики и девочки, периодически выигрывали различные соревнования, в том числе и на всесоюзном уровне. Свою шашечную команду Ших однажды привозил даже в Таллин, где она взяла несколько призов на очередном турнире.

Ших-Али был близким почитателем оккультных и человеческих способностей Анатолия Игнатьевича. Он тоже занимался йогой, особенно медитациями. Ших был убежденным сторонником ахимсы и всеобщего примирения. Я думаю, он был просто гениальным педагогом. Будучи мусульманином, он воспринимал ислам как часть интегральной традиции, восходящей к мудрецам седой древности. Ших рассказывал:

— Однажды я разговаривал в Бухаре с одним очень старым раввином. Я его спросил, откуда происходит религиозная вражда, конфликты между отдельными ветвями авраамической традиции? Он мне сказал: "Христиане и мусульмане — это исторически еще "дети" в сравнении с тысячелетней мудростью нашей традиции. Им еще предстоит долгий путь духовного развития, прежде, чем они повзрослеют и помудреют!"

Жизненную мудрость Ших-Али постигал в нелегких обстоятельствах. Однажды семья корейской супруги Шиха попросила его помочь на рисовом поле. Ну, там, пару грядок прополоть. У Шиха был как раз первый день долгожданного отпуска, и он, с самыми лучшими намерениями, решил потратить его на фамильный субботник. В общем, приехал на плантацию, грядка-другая... Попросили остаться еще на пару дней. Как откажешь? Вот так, мало-помалу втянулся и пропахал у родственничков весь свой отпуск, не разгибая спины с утра до вечера! Справедливости ради надо сказать, что в таком же режиме пахала и вся семья, в том числе его супруга. Ших-Али был человеком, который уважал труд и принимал удары судьбы как истинный мюрид неведомого Бога.

20.4.

Корейский вопрос. Корейцы — народ очень упорный. В Средней Азии их община была весьма состоятельна. Очень много корейцев торговало на базарах. Их специализация — острые овощные начинки и смеси. Такая острая пища — культурное наследие народа-рисовода. На рисовом поле, всегда залитом водой, работать в жарком климате очень опасно, так как можно получить хронические воспаления. Против этого как раз и существует острая диета: огонь пищи должен нейтрализовать воду окружающей среды. Я лично пробовал национальную корейскую кухню только два раза в жизни. Первый раз — на душанбинском базаре, где купил в напоминавшем наскаду пластиковом пакетике овощную смесь, посчитав ее чем-то вроде начинки к блинам. Начинка была до такой степени острой, что даже аджика покажется по сравнению с ней вареньем. Потом злопыхатели мне рассказывали, что корейцы якобы специально обильно шпигуют эти смеси перцем, чтобы заглушить привкус просроченных продуктов. Не знаю, как насчет последних, но мой личный опыт вполне убедил меня в том, что истинные корейцы без обильного перца вообще ничего не едят.

В каландаровом поъезде, на последнем этаже, жило две сестры-кореянки (хотя больше они были похожи на лесбийскую пару). Девушки очень интересовались заморскими гостями, часто посещавшими их соседа-художника. Мне удалось найти с сестрами общий язык, и они периодически приглашали меня к себе на ужин. В первый раз на стол была подана жареная картошка а-ля помфрит, которую одна из сестер тут же густо посыпала красным перцем. Я думаю, Каландар за это сказал бы только спасибо, да еще сверху прилил бы собственным раствором, но я после первой же вилки прикасаться к блюду больше не рискнул. Это был мой второй, до сих пор последний опыт с корейской кухней. По счастью, сестры поняли особенности моей заморской конституции и в следующий раз угощали более корректно, например водкой с огурцами.

Однажды Кая рассказала такую историю. Как-то пришла она с компанией местных корейцев на общественную встречу с производственной делегацией из КНДР. Захотели подружиться с посланцами далекой родины, подошли к руководителю делегации: "Мы, мол, здешние корейцы, очень любим прекрасную Корею и уважаем ее вождя..." Тот отстранился, холодно смерил их взглядом и безапелляционно отрезал: "Настоящие корейцы живут в Корее!"

Лёня Махов. Как-то раз к Каландару зашел человек, очень похожий лицом на Женю-Адмирала — поэта-символиста и тайного алхимика-тулеанца. Я, было, сначала даже подумал, что это и есть Женя, зачем-то телепортировавшийся сюда из Москвы — в которой безвыездно, как Кант в Кенигсберге, провел всю сознательную жизнь. Вместе с тем, гость физически выглядел значительно крупнее оригинала (покабанистее, с отъевшейся ряхой), тогда как бренная оболочка Евгения была крайне истощена гигалитрами водки, помноженными на бессонные ночи запредельных откровений. Наконец, "двойник" открыл рот и представился: "Лёня Махов". Значит, это был точно не Адмирал. А как похож, каналья!

20.5.

Двойники-антиподы. По ходу дела хочу заметить, что однажды у меня произошла еще более парадоксальная встреча с двойником. Дело на этот раз происходило на другом конце глобуса, в Южной Америке — так сказать, в мире антиподов. Мне нужна была юридическая консультация и я зашел в адвокатскую контору. Навстречу мне поднялся из-за стола человек, буквально как две капли воды похожий на мою одноклассницу! То есть это была другая страна, другой континент, другая раса, наконец, и даже другой пол! Однако черты лица юриста-латиноса и эстонской девушки были настолько, как говорят немцы, deckungsgleich (т.е. совпадающими), что никакой иной мысли, кроме как об однояйцевом происхождении, в голову придти не могло. Разве что о клонировании. Причем, как выяснилось чуть позже, во время общения, юрист даже в своем поведении и манере говорить выказывал прямо-таки пугающую близость к прототипу.

Вообще, в феномене двойников действительно есть что-то мистическое. В случае Лёни Махова и Жени Адмирала помимо общей схожести черт лица, "параллельность структуры" наблюдалась и во многом другом, в том числе — в крайней приверженности обоих типов к эзотерике при одновременном ироничном дистанцировании от всего мистического. Еще более парадоксально то, что про них обоих ходили рассказы о якобы имевшей место способности параллельно присутствовать в разных местах. Один человек мне рассказывал:

— Иду я как-то по Улан-Удэ, а в голове пытаюсь решить одну очень запутанную проблему. Навстречу — поток толпы. В один момент я немного отвлекся и взглянул на народ. В этот момент со мной поравнялся какой-то неизвестный мужчина. И тут, совершенно неожиданно, его лицо превращается в лёнино и произносит голосом Махова фразу, в которой содержался абсолютно инсайдерский ответ на занимавшую меня проблему. И прошел дальше. Я совершенно оторопел, попробовал догнать человека, чтобы поставить точки над "i". Заглядываю к нему в лицо, а это — совершенный незнакомец. Я его спрашиваю: "Вы мне сейчас что-то сказали, не могли бы повторить?" Он шарахнулся в сторону: "Молодой человек, Вы что к прохожим пристаете? Я сейчас позову милиционера!" Я ему: "Вы мне сейчас сказали то-то и то-то, и я хочу лишь выяснить, откуда вы это знаете. Вы, случайно, с Лёней Маховым не знакомы?" Псевдо-Лёня на это лишь покрутил пальцем у виска и прибавил шагу.

Наш эстонский Мэтр комментировал эффект магического двойника — т.е. когда одного человека одновременно видят сразу в нескольких местах — как особую форму телепатического гипноза. В таком случае телепатический импульс, действующий на расстоянии, может достигать сознания получателя не прямо, а "рикошетом", отразившись от какого-либо объекта окружающей среды, к примеру — от находящегося рядом другого человека. При этом последний может даже не подозревать, что исполняет роль своеобразного магического зеркала. Происходит это в силу того, что в момент телепатирования психика получателя "послания" может находиться в невосприимчивом состоянии в результате загруженности какой-либо проблемой. В таком случае телепатема, ее энергия, как бы присутствует в окружающем поле, ожидая момента, когда можно будет внедриться в сознание реципиента. Момент "узнавания в чужом своего" является именно той фазой, когда в сознание проникает телепатема, сопереживаемая с интенсивностью, прямо пропорциональной эфирному резонансу между контактирующими сторонами.

Про Лёню я слышал от Каландара и Йокси уже давно. Он позиционирровал себя как специалист по мадхъямике и тибетской мистике, вращаясь в соответствующих кругах. Большую часть времени Леонид проводил в Бурятии, тусуясь между двумя тогдашними ламаистскими монастырями, отдельными отшельниками и академической публикой из околодандароновского окружения. Он даже претендовал в этих кругах на особое — если не инициатическое, то уж точно онтологическое — первентсво, причисляя себя к ученикам учителя Бидии, "белого старца" Готовона. Лёня оборудовал себе в саянской тайге скит типа ретрита, где накачивал силы и откуда периодически отправлялся в продолжительные туры в Среднюю Азию и даже Москву с Питером. На территории всей страны у него была создана сеть слушателей-послушников, смотревших мастеру в рот и помогавших в распространении дхармы.

О том, что Лёня владеет магическими трюками, мне рассказывал еще Йокси, познакомившийся с ним у Каландара во время своего первого посещения Душанбе. Экспертному мнению Йокси в этом вопросе можно было доверять, ибо в тот период он как раз очень интенсивно занимался разного рода гипнотическими практиками и не мог не заметить реакции маховского поля на предпринимаемые со стороны попытки экспериментального суггестивного манипуляторства. Поле, действительно, отреагировало, а вслед за полем — и сам Махов. Всё было, разумеется, "магически корректно", т.е. без внешних разборок, но Йокси пришлось спасаться уже от маховских манипуляций.

Поле, конечно, у Лёни было сильное, но не просто примитивно-концентративное, а с очень тонким суггестивным бэкграундом желтошапочной метафизики. Махов оказался одним из немногих известных мне людей, посвященных в проблематику двадцати двух сияющих пустот мадхъямики. Мы очень быстро пришли с ним к общему знаменателю. Как выяснилось, Лёня, помимо тайного тантрического миссионерства, занимался распространением ритуального ламаистского инструментария. В частности, это именно он снабдил полным алтарным комплектом Каландара в бытность того буддистом. На этот раз у Леонида был с собой прихвачен рюкзак с тибетским, бурятским и монгольским антиквариатом, который он в очередной раз завез в Среднюю Азию. Я сразу же решил прикупить у него часть объектов, которые мне были нужны для добывания иностранной валюты на планируемый отъезд из СССР. К сожалению, сразу расплатиться я не мог, ибо деньги от собственной литературной миссии должен был получить лишь через несколько дней. Мы сверили наши маршруты и совершенно неожиданно выяснилось, что и во времени и в пространстве они должны были совпасть в самом волшебном городе Востока — Бухаре. Мы договорились о встрече у памятника Нареддину и Главпочтамте как месте обмена информацией. Через несколько дней, получив деньги, я выехал автостопом в Пенджикент — первый город на моем новом зиаратном маршруте в Хорезм через Самарканд и Бухару.